У меня очень тяжёлый рюкзак, в нём свиной жир для лебкуханов, свежая форель и полотенце, мокрое после бассейна.
Я иду на проспект по Чырвоназоркавай. Слева – кладбище, справа – балкончики в плющах, во дворе мокнет белый пододеяльник, дальше – посольство горячей Кубы.
Тепло, пахнет листьями и темнеет. Из окон кирпичного дома через плотные шторы – свет цвета некрепкого чая. Чужой эрдельтерьер на длинном поводке бежит рядом, как будто он мой.
Тонкие берёзовые веточки перед забором. К забору приклеена плитка, кусок отбит. Часть этого куска, только часть, левая, вложена в забор, как журнал на полку. Я вытащила, посмотрела, положила обратно.
Потом я пришла в собор Святого Роха.
Вітай, Марыя, поўная ласкі, Пан з Табою, благаслаўлёная Ты між жанчынамі і благаслаўлёны плод улоння Твайго, Езус. Святая Марыя, Маці Божая, маліся за нас, грэшных, цяпер і ў хвіліну смерці нашай. Амэн.
Я иду на проспект по Чырвоназоркавай. Слева – кладбище, справа – балкончики в плющах, во дворе мокнет белый пододеяльник, дальше – посольство горячей Кубы.
Тепло, пахнет листьями и темнеет. Из окон кирпичного дома через плотные шторы – свет цвета некрепкого чая. Чужой эрдельтерьер на длинном поводке бежит рядом, как будто он мой.
Тонкие берёзовые веточки перед забором. К забору приклеена плитка, кусок отбит. Часть этого куска, только часть, левая, вложена в забор, как журнал на полку. Я вытащила, посмотрела, положила обратно.
Потом я пришла в собор Святого Роха.
Вітай, Марыя, поўная ласкі, Пан з Табою, благаслаўлёная Ты між жанчынамі і благаслаўлёны плод улоння Твайго, Езус. Святая Марыя, Маці Божая, маліся за нас, грэшных, цяпер і ў хвіліну смерці нашай. Амэн.