Утром на маркете сегодня была, было очень много красного. Красное – красивое. Невозможно не обратить внимание.
А вечером был телефонный разговор. И как результат – возвращение в прошлое.
В деревню, где мы провели не одно лето.
Деревня была небольшая, но крепкая. Дома по бокам грунтовой улицы с километр. Дворы в буйной зелени кустов, деревьев и высокой травы, которую тогда не косили с нынешним упорством.
Наш дом стоял в начале, по правую сторону. Чёрный, бревенчатый, в две большие комнаты, с огромной кухней и высокой печкой, на которой можно было уместиться вдесятером. Как же там было уютно! Особенно в дождь...
Где мы спали в доме, не вспоминается. Вспоминаются ночевки на сеновале. Мы любили там ночевать, хотя страшно было, иногда до жути.
Сеновал стоял последним в череде хозяйских построек. За ним – широкое поле, а дальше – лес. Когда солнце пряталось за него, мы собирали брезент, подушки и одеяла, проходили через двор к сеновалу, забирались на сено, высоко-высоко под потолок по деревянной лестнице, и там, в полной, хоть глаз выколи, темноте, укладывались. Мы сами себе. Взрослые – отец и дядьки – сами себе.
Сено кололось даже через брезент, но это была сущая чепуха по сравнению со сногсшибающим ароматом сухой травы и драйвом, тогда совсем непонятным (теперь мне хочется его сравнить с ощущениями, которые испытывал первобытный человек, когда понимал, что он выжил на земле еще один день).
Драйв подогревали страшилки, которые мы, естественно, рассказывали по очереди, и волчий вой, нет-нет да раздававшийся из леса... Но усталость брала своё: не дослушав ни страшилки, ни вой, я проваливалась в сон...
Утром бежали наперегонки к колодцу, где едва не дрались за право набрать воды. Потом лили её, ледяную, из ведра в умывальник, прибитый к забору, умывались, чистили зубы (зубным порошком))))
Завтракали всегда одинаково. Свежие блины из печки, толстые, пухнатые. Свежие огурцы с грядки, холодные, мокрые, пупырчатые, с черными колющимися шипчиками. Свежее сливочное масло, свойское (мы и сами его сбивали, хоть и было тяжело), солёное, чтобы не портилось. Яичница на сковороде с чепелой.
После завтрака была свобода. Работать нас не заставляли. Мы ходили на речку ловить рыбок на самодельные удочки, обирали неспелую лещину, искали ягоды, лазили по чужим огородам и чердакам, купались в большом грязном пруду, выкопанном за какой-то надобностью в начале нашего двора у забора. Помнится, заходили по колено в темную теплую мутную воду и с интересом наблюдали, как к икрам приклеиваются пиявки. Сейчас одно только воспоминание об этом вызывает подкожную дрожь.
И жизнь такая была в деревне почти каждый день - до очередного заката, до очередной ночёвки на сеновале, до очередного завтрака. Почему-то в памяти не осталось ни обедов, ни ужинов...
Деревня называлась Красное.
А вечером был телефонный разговор. И как результат – возвращение в прошлое.
В деревню, где мы провели не одно лето.
Деревня была небольшая, но крепкая. Дома по бокам грунтовой улицы с километр. Дворы в буйной зелени кустов, деревьев и высокой травы, которую тогда не косили с нынешним упорством.
Наш дом стоял в начале, по правую сторону. Чёрный, бревенчатый, в две большие комнаты, с огромной кухней и высокой печкой, на которой можно было уместиться вдесятером. Как же там было уютно! Особенно в дождь...
Где мы спали в доме, не вспоминается. Вспоминаются ночевки на сеновале. Мы любили там ночевать, хотя страшно было, иногда до жути.
Сеновал стоял последним в череде хозяйских построек. За ним – широкое поле, а дальше – лес. Когда солнце пряталось за него, мы собирали брезент, подушки и одеяла, проходили через двор к сеновалу, забирались на сено, высоко-высоко под потолок по деревянной лестнице, и там, в полной, хоть глаз выколи, темноте, укладывались. Мы сами себе. Взрослые – отец и дядьки – сами себе.
Сено кололось даже через брезент, но это была сущая чепуха по сравнению со сногсшибающим ароматом сухой травы и драйвом, тогда совсем непонятным (теперь мне хочется его сравнить с ощущениями, которые испытывал первобытный человек, когда понимал, что он выжил на земле еще один день).
Драйв подогревали страшилки, которые мы, естественно, рассказывали по очереди, и волчий вой, нет-нет да раздававшийся из леса... Но усталость брала своё: не дослушав ни страшилки, ни вой, я проваливалась в сон...
Утром бежали наперегонки к колодцу, где едва не дрались за право набрать воды. Потом лили её, ледяную, из ведра в умывальник, прибитый к забору, умывались, чистили зубы (зубным порошком))))
Завтракали всегда одинаково. Свежие блины из печки, толстые, пухнатые. Свежие огурцы с грядки, холодные, мокрые, пупырчатые, с черными колющимися шипчиками. Свежее сливочное масло, свойское (мы и сами его сбивали, хоть и было тяжело), солёное, чтобы не портилось. Яичница на сковороде с чепелой.
После завтрака была свобода. Работать нас не заставляли. Мы ходили на речку ловить рыбок на самодельные удочки, обирали неспелую лещину, искали ягоды, лазили по чужим огородам и чердакам, купались в большом грязном пруду, выкопанном за какой-то надобностью в начале нашего двора у забора. Помнится, заходили по колено в темную теплую мутную воду и с интересом наблюдали, как к икрам приклеиваются пиявки. Сейчас одно только воспоминание об этом вызывает подкожную дрожь.
И жизнь такая была в деревне почти каждый день - до очередного заката, до очередной ночёвки на сеновале, до очередного завтрака. Почему-то в памяти не осталось ни обедов, ни ужинов...
Деревня называлась Красное.
Комментариев нет:
Отправить комментарий