Сегодня на хауптбанхофе я купила кофе в Back Werk, вышла, там сразу рядышком по четыре деревянных стульчика рядом (типа лавочки), первая лавочка вся занята, на второй – одно свободное место. На берлинском центральном вокзале нет зала ожидания и места для сидения вообще большая редкость. Можно в вокзальных кафе и закусочных посидеть, а помимо этого на вокзале, наверное, только и есть, что эти восемь деревянных стульчиков.
Один – свободный. Я села, кофе поставила на пол (на коленки – горячо, а больше некуда), вытащила из рюкзака халву в тютечке и чайную ложку (специально с собой брала).
Один – свободный. Я села, кофе поставила на пол (на коленки – горячо, а больше некуда), вытащила из рюкзака халву в тютечке и чайную ложку (специально с собой брала).
Халву я купила вчера в магазине орехов и восточных сладостей в Нойкёльне. Я искала кос-халву, специально ради неё поехала в Нойкёльн во время цукерфеста (три дня после Рамадана, в которые мусульмане едят сладости), на турецком базаре ничего похожего не увидела, а потом нашла магазин с огромным ассортиментом доселе невиданных сластей и только с двумя разновидностями халвы. Продавец мне сказал, что именно кос-халву и продаёт. Сказал, что «Кос» – это производитель, и у него в магазине вся халва (все обе халвы) – от «Кос». Я всё-таки думаю, что кос-халва – это сорт (или вид), но купила у турка кусочек тахинной с фисташками. Фисташки у них что в халве (по-турецко-немецки «хелва»), что в пахлаве (по турецко-немецки «баклава») меленькие, сморщенные, очень вкусные.
Сегодня я эту халву целый день с собой носила, чтобы выпить с ней кофе где-нибудь в городе. Я не думала пить кофе на вокзале, но пришлось, потому что долго искала туалет и до ближайшего вынуждена была идти (километр) на хауптбанхоф. Я писала как-то, что в Берлине не проблема найти туалет, сегодня оказалось, что всё-таки проблема. Как с местами для сидения на центральном вокзале.
А место слева от меня было, вроде, и не занято. На стульчике лежал рюкзак, а слева от рюкзака сидел очень симпатичный седой загорелый дяденька, с таким ясным взглядом, что хотелось на него смотреть и смотреть.
Он на меня не смотрел.
Если бы посмотрел, я бы не смутилась. Я в тот момент и в том месте вообще не стеснялась. Потому что устала очень, но имела возможность и средства сделать то, что хотела – сходить в туалет, присесть, поесть... И хоть всё это – на вокзале, а всё же не как придётся, а по-человечески.
Подошёл мужчина с сумкой на колёсиках и попросил убрать рюкзак, чтобы он мог сесть.
«Это место моей жены», – ответил ясноглазый. Мужчина с сумкой тогда развернулся и пошёл обратно, а потом ещё громко сказал «Шайсе» («дерьмо», но в зависимости от экспрессии, с которой говорится, можно и нашим словом перевести на букву «б»). Сосед мой даже глазом ясным не повёл. Я изо всех сил сдерживалась, чтобы к нему не приставать.
Пришла его жена. Седая, коротко стриженная, с глазами цвета чёрного чая и с таким же, как у мужа, взглядом – ясным и открытым. Они выглядели, как пожилые древнегреческие боги (как я их себе представляю).
Женщина, между прочим, тоже пришла из Back Werk. Принесла прямо к лавочке прямо на подносе сэндвич и бутылку колы (я ведь тоже могла поднос взять).
Муж женщины забрал её рюкзак себе на колени, она села, что-то мужу коротко сказала и стала есть. Муж посидел-посидел, подумал вслух «Пойду-ка возьму себе пива!», положил рюкзак на своё место и ушёл. А мы сидели и ели каждая своё, и у меня было такое ощущение, что я эту женщину давно и хорошо знаю, а не разговариваем мы только потому, что едим. В любой момент могли заговорить.
Столкнулись взглядами, улыбнулись, я сказала «Приятного аппетита!», она сказала «Спасибо! И вам!» И сразу же стала делиться, как в поезде с ними ехала молодежь, отмечавшая пивом свадьбу друзей и так шумевшая, что они с мужем даже не услышали объявление (Durchsage. Я, между прочим, только два дня до этого узнала это слово и сразу выучила почему-то, а то некоторые слова, особенно глаголы, повторяю месяцами, они всё равно в голове не задерживаются).
Женщина смотрела на меня, как будто спрашивала: «Ну, как вам это понравится?» Я цокала языком, и она стала дальше говорить, а я отвлеклась на приятную мысль, что угадала, что разговоримся.
Только потом я стала её слушать, не понимала, начала переспрашивать. Тогда она спросила, откуда и куда я еду. Я сказала, что никуда не еду, а просто по пути на кофе зашла, и что я – из столицы Беларуси, и удивилась, что в ясных глазах женщины не появилось того незнания-недоумения, какое обычно выражают взгляды иностранцев при слове «Беларусь».
Пришёл муж женщины. Она ему сразу:
– Эта женщина – из Минска.
Он кивнул, тоже не удивился.
– Это мой муж, – сказала она мне.
Я улыбнулась: «Знаю...» И рассказала откуда.
Оказалось, у этой пары, в их доме, уже три раза жили белорусские дети, пострадавшие от последствий аварии на ЧАЭС.
Сказали об этом между делом и не сразу.
– Эти дети увидели другую жизнь.
И имели в виду не то, что эти дети что-то другое ели и на чём-то другом спали.
Оказалось, что ясноглазый мужчина хорошо говорит по-русски.
Сейчас они приехали в Берлин, потом поедут в Стокгольм, там живёт их дочка, замужем за русским.
– Их сын говорит с мамой по-немецки, с папой – по-русски.
Потом они вернутся в Германию, на Балтийское море.
– Мы ходим по песчаному пляжу босиком, далеко-далеко. Однажды прошли десять километров. Прекрасно!
И я про себя столько всего натарахтела. Минут сорок мы разговаривали.
Они были из Австрии.
– Из Вены?
– Нет, мы живём под Веной.
Живут. И другим дают.
Сегодня я эту халву целый день с собой носила, чтобы выпить с ней кофе где-нибудь в городе. Я не думала пить кофе на вокзале, но пришлось, потому что долго искала туалет и до ближайшего вынуждена была идти (километр) на хауптбанхоф. Я писала как-то, что в Берлине не проблема найти туалет, сегодня оказалось, что всё-таки проблема. Как с местами для сидения на центральном вокзале.
А место слева от меня было, вроде, и не занято. На стульчике лежал рюкзак, а слева от рюкзака сидел очень симпатичный седой загорелый дяденька, с таким ясным взглядом, что хотелось на него смотреть и смотреть.
Он на меня не смотрел.
Если бы посмотрел, я бы не смутилась. Я в тот момент и в том месте вообще не стеснялась. Потому что устала очень, но имела возможность и средства сделать то, что хотела – сходить в туалет, присесть, поесть... И хоть всё это – на вокзале, а всё же не как придётся, а по-человечески.
Подошёл мужчина с сумкой на колёсиках и попросил убрать рюкзак, чтобы он мог сесть.
«Это место моей жены», – ответил ясноглазый. Мужчина с сумкой тогда развернулся и пошёл обратно, а потом ещё громко сказал «Шайсе» («дерьмо», но в зависимости от экспрессии, с которой говорится, можно и нашим словом перевести на букву «б»). Сосед мой даже глазом ясным не повёл. Я изо всех сил сдерживалась, чтобы к нему не приставать.
Пришла его жена. Седая, коротко стриженная, с глазами цвета чёрного чая и с таким же, как у мужа, взглядом – ясным и открытым. Они выглядели, как пожилые древнегреческие боги (как я их себе представляю).
Женщина, между прочим, тоже пришла из Back Werk. Принесла прямо к лавочке прямо на подносе сэндвич и бутылку колы (я ведь тоже могла поднос взять).
Муж женщины забрал её рюкзак себе на колени, она села, что-то мужу коротко сказала и стала есть. Муж посидел-посидел, подумал вслух «Пойду-ка возьму себе пива!», положил рюкзак на своё место и ушёл. А мы сидели и ели каждая своё, и у меня было такое ощущение, что я эту женщину давно и хорошо знаю, а не разговариваем мы только потому, что едим. В любой момент могли заговорить.
Столкнулись взглядами, улыбнулись, я сказала «Приятного аппетита!», она сказала «Спасибо! И вам!» И сразу же стала делиться, как в поезде с ними ехала молодежь, отмечавшая пивом свадьбу друзей и так шумевшая, что они с мужем даже не услышали объявление (Durchsage. Я, между прочим, только два дня до этого узнала это слово и сразу выучила почему-то, а то некоторые слова, особенно глаголы, повторяю месяцами, они всё равно в голове не задерживаются).
Женщина смотрела на меня, как будто спрашивала: «Ну, как вам это понравится?» Я цокала языком, и она стала дальше говорить, а я отвлеклась на приятную мысль, что угадала, что разговоримся.
Только потом я стала её слушать, не понимала, начала переспрашивать. Тогда она спросила, откуда и куда я еду. Я сказала, что никуда не еду, а просто по пути на кофе зашла, и что я – из столицы Беларуси, и удивилась, что в ясных глазах женщины не появилось того незнания-недоумения, какое обычно выражают взгляды иностранцев при слове «Беларусь».
Пришёл муж женщины. Она ему сразу:
– Эта женщина – из Минска.
Он кивнул, тоже не удивился.
– Это мой муж, – сказала она мне.
Я улыбнулась: «Знаю...» И рассказала откуда.
Оказалось, у этой пары, в их доме, уже три раза жили белорусские дети, пострадавшие от последствий аварии на ЧАЭС.
Сказали об этом между делом и не сразу.
– Эти дети увидели другую жизнь.
И имели в виду не то, что эти дети что-то другое ели и на чём-то другом спали.
Оказалось, что ясноглазый мужчина хорошо говорит по-русски.
Сейчас они приехали в Берлин, потом поедут в Стокгольм, там живёт их дочка, замужем за русским.
– Их сын говорит с мамой по-немецки, с папой – по-русски.
Потом они вернутся в Германию, на Балтийское море.
– Мы ходим по песчаному пляжу босиком, далеко-далеко. Однажды прошли десять километров. Прекрасно!
И я про себя столько всего натарахтела. Минут сорок мы разговаривали.
Они были из Австрии.
– Из Вены?
– Нет, мы живём под Веной.
Живут. И другим дают.
 |
| Это в Моабите, недалеко от вокзала, дорожный знак, обозначающий конец зоны ограничения скорости возле школы |
Комментариев нет:
Отправить комментарий