1 января я проснулась в семь утра, поела, потому что была очень голодная, и начала учить литовский язык.
Когда открылся магазин (а было это аж в одиннадцать), сходила за грейпфрутами, а потом пекла кексы для немцев. Столько кексов напекла уже этой зимой, что по запаху чувствую, когда надо выключать духовку.
Потом снова легла спать, на работу поехала позже обычного, аж на полтора часа, приехала и поняла, что можно было ещё через полтора часа приехать.
Но в пекарне работа всегда найдётся, и эти полтора часа у меня не пропали. А утром (получается уже 2 января) вышло так, что я, рассчитывавшая пораньше выйти девчонок встречать, чтобы ещё и прогуляться, выбежала в обрез, и прямо неслась к метро, боясь, что опоздаю.
Не опоздала. Ещё и ждала, но недолго. Мы шли потом в пекарню по пустому городу (если бы девчонки шли сами, им не у кого было бы даже спросить дорогу) и Ира сказала, что они вчера уже стартанули бы в Германию, если бы не я, им важно было прийти ко мне.
Ну вот, а у нас – тишь. Девять утра, и уже ни формовщиков, ни пекарей.
Я девчонок одела в халаты, шапочки и бахиллы, всё им показала минут за двадцать, а потом мы набрали из машины кофе и под гору слойки и одну недовешенную сдобную булочку с корицей почти два часа сидели в кухне пекарни и сплетничали. Девчонки – на икеевских пластиковых табуретах (их у нас как раз три, я тоже когда-то такие хотела себе на кухню, хорошо, что не купила, они всё-таки не для дома), а я – на мешке с казахстанской мукой.
Мы нигде никогда не могли так посидеть (кого-то всё время что-то отвлекает), даже в бане в Фалькензе, где никого, кроме нас троих, но нам с Олькой нормально, а Ире жарко и она убегает.
Тот факт, что кухня Brø Bakery оказалась единственным идеальным для наших посиделок местом, доказывает также то обстоятельство, что на этой кухне ни одна из нас даже не вспомнила о том, о чём все женщины мира думают каждую секунду, в которую они при памяти, – о том, что надо беречь фигуру.
После мы пошли в обувной магазин.
Когда открылся магазин (а было это аж в одиннадцать), сходила за грейпфрутами, а потом пекла кексы для немцев. Столько кексов напекла уже этой зимой, что по запаху чувствую, когда надо выключать духовку.
Потом снова легла спать, на работу поехала позже обычного, аж на полтора часа, приехала и поняла, что можно было ещё через полтора часа приехать.
Но в пекарне работа всегда найдётся, и эти полтора часа у меня не пропали. А утром (получается уже 2 января) вышло так, что я, рассчитывавшая пораньше выйти девчонок встречать, чтобы ещё и прогуляться, выбежала в обрез, и прямо неслась к метро, боясь, что опоздаю.
Не опоздала. Ещё и ждала, но недолго. Мы шли потом в пекарню по пустому городу (если бы девчонки шли сами, им не у кого было бы даже спросить дорогу) и Ира сказала, что они вчера уже стартанули бы в Германию, если бы не я, им важно было прийти ко мне.
Ну вот, а у нас – тишь. Девять утра, и уже ни формовщиков, ни пекарей.
Я девчонок одела в халаты, шапочки и бахиллы, всё им показала минут за двадцать, а потом мы набрали из машины кофе и под гору слойки и одну недовешенную сдобную булочку с корицей почти два часа сидели в кухне пекарни и сплетничали. Девчонки – на икеевских пластиковых табуретах (их у нас как раз три, я тоже когда-то такие хотела себе на кухню, хорошо, что не купила, они всё-таки не для дома), а я – на мешке с казахстанской мукой.
Мы нигде никогда не могли так посидеть (кого-то всё время что-то отвлекает), даже в бане в Фалькензе, где никого, кроме нас троих, но нам с Олькой нормально, а Ире жарко и она убегает.
Тот факт, что кухня Brø Bakery оказалась единственным идеальным для наших посиделок местом, доказывает также то обстоятельство, что на этой кухне ни одна из нас даже не вспомнила о том, о чём все женщины мира думают каждую секунду, в которую они при памяти, – о том, что надо беречь фигуру.
После мы пошли в обувной магазин.
Комментариев нет:
Отправить комментарий