три счастливых ночи

Нужно пройти через ночь, если хочешь увидеть рассвет.

Джебран Халиль Джебран

Заканчиваю смену. Пахну парфюмом и выпечкой. Это запах любого берлинского торгового центра.

Время 7.57, значит, можно сходить в баню. Из пекарни в баню можно сходить, не надевая куртку. Я так и делаю. Иду в джинсах и свитере, несу в руках тапочки, кошелёчек и телефон.

Купальника нет, после сауны я иду к бассейну, завернувшись в казённую простыню, устраиваюсь там в шезлонге и остываю под брызгами, периодически долетающими от разворачивающихся у бортиков мужчин, следящих за своим здоровьем. Такие приходят к открытию, а к обеду пойдут те, кто в бане ради общения, эти будут плавать выпившие и брызг будет ещё больше, но меня не будет.

Потом сижу таю в русской, вспоминаю Гоголя: за дверью ругаются женщины.

– Вы поставили тазик сразу на два места.

– Это одно место.

– Два.

– Я уже десять лет хожу в эту баню. И всегда это было одно место.

– Ну, посмотрите: везде по два тазика.

– Посмотрите: везде по одному.

К ослабевшим запахам парфюма и выпечки добавляются запахи веников. Лучше всех пахнут дубовые.

В раздевалке беру телефон, вижу, что выходной начальник уже написал в чате: «Ну что там у вас?», и думаю – счастье-то какое, что пошла в баню, а не домой. Я ведь должна была, закончив работу, сфотографировать и отправить ему сменное задание.

Возвращаюсь в пекарню. Ставлю тапочки в шкафчик. Фотографирую. Отправляю. Сажусь пить кофе с молоком.

Девчонки работают. Маринка взялась мыть полы, хотя это не входит в её обязанности и её никто не просил об этом. Позавчера, когда в пять утра позвонила Галюня: «Я заболела», встать на булочку для гамбургера пришлось мне, а у меня впереди были ещё две ночи. И тогда и Светка, и Саша, и Лида, которые уже закончили работу и вымыли столы, встали мне помогать, хотя их об этом никто не просил.

Я нашла себе работу, которая не только содержит, но и держит меня.

Ровненько перед первой из трёх сменой я разочаровалась в себе как в журналисте. Меня захвалили, разназывали умницей, как девочку, а мне ведь скоро 46. И вот я как девочка накосячила. Исправить уже ничего было нельзя, я засуетилась и даже не поспала перед ночной. Шла в пекарню, думая, что теперь можно сделать. А когда пришла, некогда стало думать. Началось. Ночь. Спать. Ночь. Спать. Ночь...

И свершилось. К концу третьей ночи всё вдруг стало по-другому. Я полностью перестала ощущать трагедию. Я чувствую только счастье. Чувствую, что человек, ради которого я старалась, простил бы мне мою ошибку, если бы был жив. И я, живая, должна сама себя простить.