Надо выходить и ощущать жизнь.
Тинкер Хэтфилд, Abstract: The Art of Design
С утра я съездила в биомагазин за своим любимым какао.
Поехала на велосипеде. Когда сворачиваешь с нашей улицы, есть участок, где велодорожка идёт по проезжей части. И вот там машины на светофоре собрались в штау и велосипедист, который передо мной ехал (настоящий, на профессиональном велике, в лосинах и в шлеме), чтобы с машинами зелёного не ждать, съехал с велодорожки на тротуар. А я задержалась, потому что еду ж не так быстро, мне красный загорелся. Дождалась разрешающего, проехала перекрёсток и тоже сразу выехала на тротуар. И вижу, что впереди, метрах в двухстах, велосипедиста моего остановили люди в чёрном. В форме. Но не полиция.
Думаю, оёй, наверное, остановили за то, что по тротуару ехал. Останавливаюсь сразу на всякий случай, спешилась и иду, качу велик.
Велосипедист, смотрю, достал что-то из сумки, то ли портмоне, то ли документы. Иду. Уже когда совсем близко, от людей в чёрном отделяется симпатичный дядечка, похожий на Николая Гнатюка, и идёт ко мне. Ну, я сразу вспомнила «Птицу счастья» и как-то не волнуюсь.
Он мне:
– Добрый день! Я такой-то. Вот моя коллега, фрау Такая-то.
Симпатичная девушка ещё подошла в такой же форме. На груди у обоих написано Ordnungsamt – канцелярия порядка.
– Здравствуйте!
– Почему вы катите велосипед по тротуару?
Я смотрю на велодорожку, которая от нас – руку протяни, там тесным-тесно, а он улыбается.
– Я решила спешиться и пойти пешком.
Я сказала именно «решила». Осознанно. Я выбрала именно это слово, а не «захотела» или «подумала». Но сейчас мне кажется, что я спуталась и сказала не «я решила», а «я развелась».
– Вы должны ехать по дорожке!
– Но я же не еду, а иду.
– Надо по велодорожке!
– И идти по дорожке?!
– Нет! – это уже девушка говорит. – Идти по тротуару, а по дорожке ехать!
– Но я-то иду! По тротуару!
– Но вы-то, – это снова «гнатюк», – ехали по тротуару, а пошли, только когда нас увидели! – и смотрит на меня, типа «а? Что вы на это скажете?»
Он был прав. Но и не прав. И я сказала:
– Я не знаю, кто вы. Я спешилась, когда увидела не вас, а увидела, что остановили велосипедиста, который ехал впереди меня.
– Откуда вы? – спрашивает меня.
– Из Беларуси.–
– Аааааа. Ach soooo! – в один голос с девушкой.
Что за реакция?
– Я здесь в отпуске, – говорю. И думаю: вчера в кинотеатре тоже так ахзокали, когда я говорила, что из Беларуси. Это я тогда думала, а сейчас думаю, если в этом косячном отпуске опять буду такую реакцию наблюдать, надо спросить, почему так реагируют.
– Вы очень милая, я тоже хочу быть милым. Я вам делаю устное предупреждение, а штраф выписывать не буду. Но, пожалуйста, соблюдайте правила.
– Хорошо!
И я пошла дальше по тротуару, потому что на дорожке не было места от машин.
В биомагазине какао тоже не было. Я купила куркумы. Впервые в жизни видела свежую куркуму. Продавец сказал мне: «Похожа на скорпиона». Люди здесь вот так всё время общаются друг с другом. Такой вот смолток. Что-нибудь заметить коротко, или приветствие, или комплимент, или улыбка; улыбка – тоже общение. Я тоже стараюсь. И людям говорить что-нибудь, и их, например, собакам.
Потом мне нужно было сделать неприятное дело. Тяжёлое душевно. Я его наметила себе на этот визит в Берлин, и всё откладывала. Не очень важное дело, но мне было бы приятно, если бы я его сделала. Это был такой писательский пленэр. Визит на две станции. Первая – метро, U-бана, и это было несложно, потому что U-бан работал. Вторая – S-бана, и это было сложно, потому что S-бан бастовал. Но я решила, что как-нибудь доберусь, на каком-нибудь автобусе.
На автобусе, которые не бастовали, доехала до ближайшей станции метро. На всех электронных табло автобусов, трамваев и метро бежала строка: автобусы, трамваи и метро работают, как обычно. В метро людей было много, особенно на станциях пересадок, но не до страха. Даже школьников везли куда-то группами. Школьники были все в чёрном.
С одной пересадкой я доехала до своей станции. Она – открытая, в смысле – метро не под землёй. Открыли её в 1913 году. Если судить по фото станции с того года (они в здании на стенах висят) здесь ничего не поменялось. На станции крошечная кафешка. BackBaron. Я зашла, купила себе маленький кофе за 1,70 и маленький чизкейк за 1,80.
Съела. Сказала продавцу: Sehr lecker! Danke sehr! Показала ему пальцами сердечко. И пошла с кофе на улицу.
Толстое дерево потолка расписано красками тёмно-синей и цвета охры. Узор простой, примитивный даже. Но время сделало его ценным, как наскальные каракули.
|
Крыша здания станции – как соломенная |
Я вышла, пошла и по дороге пленэрила: описывала дома, дворы, заборы. Писала по-беларусски. И когда я написала «Мабыць сто лет таму тут жылі немцы, у якіх усё было добра», резко вдруг стало холодно, заветрило и пошёл снег. Aber was ist das? Schnee? – подумала я по-немецки. И ещё подумала, что сердится человек, из-за которого я сюда приехала.
Потом я вспомнила, на каком автобусе доехать до следующей станции. Доехала. И там боялась идти, но в кафе не пошла, а зашла в C&A, увидела там симпатичные байки на молнии по 20 евро, из хлопка. И панамы классные на лето. Померила такую. Отвлеклась и пошла.
Эта станция тоже старая. Как-нибудь про неё отдельно напишу, когда переведу текст про неё с немецкого. Там магазинчик был хорошего дорогого трикотажа, и этот трикотаж, как дешёвый, был выставлен на плечиках на улицу. Хотя снег всё ещё шёл.
А когда я возвращалась к остановке своего автобуса, через станцию проехал поезд S-бана. Забастовка закончилась.
____________