Повести себя так, как принято в нормальном обществе, согласно общепринятым нормам, значило бы признать, что все они, всё это – нормально. Но это ненормально.
И я не хочу и не буду на них оглядываться, делать так, чтобы им было удобно. И я так и сделала. Я пришла, информировала и пошла работать. И человек, которому нужна была моя работа, всё сделал так, чтобы я могла вообще от работы не отвлекаться.
А они пусть думают и выкручиваются, страдать, я думаю, им не дано. Они как фрики какие-то, какие-то уроды, всё время под игристым, сытые, делающие замечания, находящие повод для замечаний всегда и везде, как это могут делать только совершенно не уставшие люди.
Но такое вот акунамататное отношение ко всему приводит к ранней смерти или жизни никчёмной, что по сути одно и то же.
Девчонки пели в электричке, яркие такие, смелые. Я сидела и ловила себя на мыслях: песня чужая, «Сплина»; песня «Выхода нет», а пели весело; спели один куплет. Потом поймала себя на мысли, что ищу причины не давать денежку.
Шкафчик мне выделили тридцать первый.
Выдали замочек.
Шкафчик чей-то. Что-то в нём лежит. Кто-то закрыл его и уволился вместе с ключами.
Максимчик приезжал сегодня на чествование именинников, привёз с собой инструменты. Взломал шкафчик и поставил в него новый замок.
В шкафчике оказались два бэджика, одна бандана и два корпоративных фартука. Но я таких ещё не видела. Фартуки у нас все серые, только разных оттенков (не пятьдесят, но сексуальный подтекст на работе всегда присутствует) и из разных материалов. Фасоны тоже разные и в большинстве неудобные: короткие, лямки спадают. Но эти были очень удобные. Оставила себе.
Чей-то мне подарок.
Прикольно, что уходила я сразу после чествования именинников (в числе коих была и я). И вернулась сразу перед. И тогда и сейчас ела торт в стаканчике, божественный, со сметанным кремом и малиной. Холодный, плотный и густой, как качественный пломбир. Идеально сбалансированный по вкусу. Божественный.
Начинки варили с новенькой Юлей. Получалось быстрее. И время тянулось медленнее.
Когда шла с поезда домой (какое же это счастье идти домой с работы в семь!), передо мной мама мальчика вела, а у мальчика была истерика. Они были с самокатиком и мальчик хотел ехать на самокатике, но каким-то странным образом. Я не смогла понять. А мама, возможно, понимала, как именно он хотел ехать, но не хотела, чтобы он так ехал. И она самокатик просто катила. Тогда мальчик бежал за ней, истерично крича. Тянул самокатик назад изо всех своих сил. На маме была маленькая ярко-жёлтая кепка. А у мальчика на ногах сзади выше носочков – красные пятна. Мальчику было года четыре. В приступы плакал он очень горько. Но во мне не шевелилось ничего. А раньше бы я, наверное, и сама бы заплакала.
Я как животное. Я чувствую, но не чувствую.
Связано ли это с тем, что я ем продукты только животного происхождения? Если бы хищники стали есть овощи, они тоже смогли бы чувствовать?
Обо всём этом думая, я пришла в свой двор и увидела снова чайку. Перед подъездом прилежного пёсика. Пёсик спал, а чайка ходила по предподъездной дорожке, нет, расхаживала, постепенно приближаясь к пёсику, будто с намерением его будить и доводить.
Потом, когда я уже была дома, женщина из пёсикова подъезда пошла выносить мусор и пёсик, конечно, пошёл за ней, а за ним шла чайка.
А когда я уже ложилась спать, она пришла по тротуару к подъезду соседнего с моим дома. Перед подъездом сидели два молодых мужчины и обсуждали какие-то свои дела. Чайка встала рядом и стала покрикивать. Потом вдруг полетела в сторону пруда. С криками.
Как будто у неё какие-то терзания.
___________
Если вы хотите меня поддержать – слушайте мои книги.
Комментариев нет:
Отправить комментарий