Может быть, когда-то так уже было, по крайней мере, на нашей территории. Это объясняет, почему на тридцать первое мы покупаем и готовим столько еды. И зачем тридцать первого так объедаемся. А потом первого – раз еда всё ещё есть – объедаемся снова. А второго – раз еда всё ещё продаётся – снова набегаем на магазины.
Было или не было раньше, а теперь вот случилось. С первого января отменили еду. Есть после праздничного застолья не хотелось; запасов крупы, муки, овощей и картошки, помещавшихся даже в моей крошечке-квартирке хватило бы на десятерых (а я всё-таки живу одна) и как минимум до лета (а дальше лета мы никогда ничего не планируем). Но я сразу стала скучать.
По лебкуханам – бабулиным рождественским пряникам, коричневым, ароматным, мягким и толстым, коронованным половинками грецких орехов. Я и так по ним всегда скучала: бабулю никто и никогда не мог уговорить испечь лебкуханы за пределами времени от первого Адвента до Рождества.
Я стала скучать по монтаньоло, который ела кусочками, ведь он жирный, как сливочное масло, а однажды Дима, который всегда на диете, приехал в гости и стал жрать его так, как мне всегда хотелось – целиком запихивая в рот, и хотя я Диму очень любила, моё сердце обливалось кровью, но недолго, я просто отобрала у него сыр.
Я скучала по хлебу из крафтовой пекарни, где работала, сформованному руками, расстоенному на присыпанном мукой льняном полотне. По яичнице – на сале и ещё и со сметаной, с пухлыми блинами по рецепту моей беларусской бабки. По маслу, взбитому саморучно в деревне, присыпанному крупной солью. По молодым огурцам, про которые никогда не могла понять, почему пупырышки по отдельности не колются, а огурец целиком колется нещадно. По персикам, которые мы ели, не снимая кожуры, а потом расчёсывали подбородки. По яблочной пастиле, которую мы сушили на огромных клеёнках прямо на крыше.
А потом я подумала – зачем фантазировать? Оно ведь так и есть! Уже несколько лет в моей жизни отменены вильнюсские творожные пончики-шары, львовский брецель, берлинская карривурст, римская квадратная пицца... А розовые «Бычьи сердца» с ташкентского базара; люля-кебаб из придорожной шашлычной недалеко от Джудалика; кругленькую ферганскую самсу из тандыра, выложенного среди улицы в центре города; и наш хайдарканский каймак, который продавали апушки, весь вечер сидевшие на корточках у забора через дорогу от пятого гастронома, выставляя напоказ круглые коленки, обтянутые шёлковыми штанами, отменили несколько десятков лет назад...
А вчера я нашла бутылку фермерского молока, мне покупал его Максим, в прошлом ещё году. Молоко скисло, я закипятила его, отделила творог, а сыворотка вышла такая жёлтая и жирная, сливок в ней было – с палец толщиной. Вот на этой сыворотке и на итальянской муке я сегодня напекла блинов.
Разве это не поэзия?
Комментариев нет:
Отправить комментарий