воскресенье, 31 июля 2016 г.

потому что он хороший

В каждый (за очень редким исключением) выходной день, когда мы дома, мы на завтрак едим сырники, которые (уже скоро шесть лет как) я не жарю, а пеку в духовке. И уже больше чем год я добавляю в тесто для сырников рикотту. Там рецепт по этой ссылке, но можете не ходить, я быстренько напишу: на кругленькую пачку творога (ну, или три четверти пачки, если пачка большая, высокая) добавляю полбаночки рикотты, одно яйцо и муки до консистенции теста для сырников.

Творог для сырников я беру разный, а рикотту всегда от bonfesto.

Баночки не выбрасываю. Мою и складываю в кухонный шкаф. При оказии отдаю друзьям, они в баночках рассаду выращивают.



Сегодня утром делала тесто на сырники и вспомнила, что постоянным потребителем рикотты я стала благодаря подарку от Bonfesto на Новый, 2015-й, год. Подарок был в пакете со снеговиком. Книжка с рецептами, магнит на холодильник и сыры: маскарпоне и рикотта.

Во-первых, благодаря подарку. Во-вторых, потому что сыр хороший.



А до подарка рикотту от Bonfesto я ни разу даже не пробовала.

понедельник, 25 июля 2016 г.

мужчины, женщины, рука и крошки

Сегодня вечером ела медовый торт в кофейне La Crête d'Or. Вот просто с работы вышла, пешком туда пришла, села и ела.



Я из-за наполеона шла. Там очень вкусный наполеон. Но прямо передо мной два последних купили.

Потом видела молодых людей, которые всегда будут вместе. Она съела пирожное или пирожок. Он руку свою правую, до локтя волосатую, вперёд вытянул и стоял так. А она обеими руками за его руку держалась и об его предплечье губы вытирала.

воскресенье, 24 июля 2016 г.

чернику – на сырники

Вчера в Вильнюс с девчонками ездили – везде вдоль дорог машины черничников стоят, а сами черничники – большими белыми вёдрами среди сосен светятся.

В Вильнюсе стаканчик черники стоит 3 евро (правда, сейчас уже не видела, а видела недели три назад, и даже покупала: отвезла дочке в Берлин), в Минске – 1 рубль, раз в шесть дешевле. Продаётся до сих пор, каждый день покупаю по дороге с работы.



Чернику здорово добавлять к сырникам. На сырник – сметану, на сметану – коричневый сахар, на сахар – чернику, на чернику – корицу.

четверг, 14 июля 2016 г.

птичка божия не знает

Утром за булочками шла, думаю, дай для разнообразия спущусь на улицу не по этим ступенькам, а по тем. А те – правее и всего на четыре метра дальше. Повернула направо, пошла вдоль торца дома, мимо которого хожу каждое утро, и увидела, чего никогда не видела: скворечники для ласточек. Восемь гнёзд.



суббота, 9 июля 2016 г.

другая пенсия

Сегодня на хауптбанхофе я купила кофе в Back Werk, вышла, там сразу рядышком по четыре деревянных стульчика рядом (типа лавочки), первая лавочка вся занята, на второй – одно свободное место. На берлинском центральном вокзале нет зала ожидания и места для сидения вообще большая редкость. Можно в вокзальных кафе и закусочных посидеть, а помимо этого на вокзале, наверное, только и есть, что эти восемь деревянных стульчиков.

Один – свободный. Я села, кофе поставила на пол (на коленки – горячо, а больше некуда), вытащила из рюкзака халву в тютечке и чайную ложку (специально с собой брала).

Халву я купила вчера в магазине орехов и восточных сладостей в Нойкёльне. Я искала кос-халву, специально ради неё поехала в Нойкёльн во время цукерфеста (три дня после Рамадана, в которые мусульмане едят сладости), на турецком базаре ничего похожего не увидела, а потом нашла магазин с огромным ассортиментом доселе невиданных сластей и только с двумя разновидностями халвы. Продавец мне сказал, что именно кос-халву и продаёт. Сказал, что «Кос» – это производитель, и у него в магазине вся халва (все обе халвы) – от «Кос». Я всё-таки думаю, что кос-халва – это сорт (или вид), но купила у турка кусочек тахинной с фисташками. Фисташки у них что в халве (по-турецко-немецки «хелва»), что в пахлаве (по турецко-немецки «баклава») меленькие, сморщенные, очень вкусные.

Сегодня я эту халву целый день с собой носила, чтобы выпить с ней кофе где-нибудь в городе. Я не думала пить кофе на вокзале, но пришлось, потому что долго искала туалет и до ближайшего вынуждена была идти (километр) на хауптбанхоф. Я писала как-то, что в Берлине не проблема найти туалет, сегодня оказалось, что всё-таки проблема. Как с местами для сидения на центральном вокзале.

А место слева от меня было, вроде, и не занято. На стульчике лежал рюкзак, а слева от рюкзака сидел очень симпатичный седой загорелый дяденька, с таким ясным взглядом, что хотелось на него смотреть и смотреть.

Он на меня не смотрел.

Если бы посмотрел, я бы не смутилась. Я в тот момент и в том месте вообще не стеснялась. Потому что устала очень, но имела возможность и средства сделать то, что хотела – сходить в туалет, присесть, поесть... И хоть всё это – на вокзале, а всё же не как придётся, а по-человечески.

Подошёл мужчина с сумкой на колёсиках и попросил убрать рюкзак, чтобы он мог сесть.

«Это место моей жены», – ответил ясноглазый. Мужчина с сумкой тогда развернулся и пошёл обратно, а потом ещё громко сказал «Шайсе» («дерьмо», но в зависимости от экспрессии, с которой говорится, можно и нашим словом перевести на букву «б»). Сосед мой даже глазом ясным не повёл. Я изо всех сил сдерживалась, чтобы к нему не приставать.

Пришла его жена. Седая, коротко стриженная, с глазами цвета чёрного чая и с таким же, как у мужа, взглядом – ясным и открытым. Они выглядели, как пожилые древнегреческие боги (как я их себе представляю).

Женщина, между прочим, тоже пришла из Back Werk. Принесла прямо к лавочке прямо на подносе сэндвич и бутылку колы (я ведь тоже могла поднос взять).

Муж женщины забрал её рюкзак себе на колени, она села, что-то мужу коротко сказала и стала есть. Муж посидел-посидел, подумал вслух «Пойду-ка возьму себе пива!», положил рюкзак на своё место и ушёл. А мы сидели и ели каждая своё, и у меня было такое ощущение, что я эту женщину давно и хорошо знаю, а не разговариваем мы только потому, что едим. В любой момент могли заговорить.

Столкнулись взглядами, улыбнулись, я сказала «Приятного аппетита!», она сказала «Спасибо! И вам!» И сразу же стала делиться, как в поезде с ними ехала молодежь, отмечавшая пивом свадьбу друзей и так шумевшая, что они с мужем даже не услышали объявление (Durchsage. Я, между прочим, только два дня до этого узнала это слово и сразу выучила почему-то, а то некоторые слова, особенно глаголы, повторяю месяцами, они всё равно в голове не задерживаются).

Женщина смотрела на меня, как будто спрашивала: «Ну, как вам это понравится?» Я цокала языком, и она стала дальше говорить, а я отвлеклась на приятную мысль, что угадала, что разговоримся.

Только потом я стала её слушать, не понимала, начала переспрашивать. Тогда она спросила, откуда и куда я еду. Я сказала, что никуда не еду, а просто по пути на кофе зашла, и что я – из столицы Беларуси, и удивилась, что в ясных глазах женщины не появилось того незнания-недоумения, какое обычно выражают взгляды иностранцев при слове «Беларусь».

Пришёл муж женщины. Она ему сразу:

– Эта женщина – из Минска.

Он кивнул, тоже не удивился.

– Это мой муж, – сказала она мне.

Я улыбнулась: «Знаю...» И рассказала откуда.

Оказалось, у этой пары, в их доме, уже три раза жили белорусские дети, пострадавшие от последствий аварии на ЧАЭС.

Сказали об этом между делом и не сразу.

– Эти дети увидели другую жизнь.

И имели в виду не то, что эти дети что-то другое ели и на чём-то другом спали.

Оказалось, что ясноглазый мужчина хорошо говорит по-русски.

Сейчас они приехали в Берлин, потом поедут в Стокгольм, там живёт их дочка, замужем за русским.

– Их сын говорит с мамой по-немецки, с папой – по-русски.

Потом они вернутся в Германию, на Балтийское море.

– Мы ходим по песчаному пляжу босиком, далеко-далеко. Однажды прошли десять километров. Прекрасно!

И я про себя столько всего натарахтела. Минут сорок мы разговаривали.

Они были из Австрии.

– Из Вены?

– Нет, мы живём под Веной.

Живут. И другим дают.

Это в Моабите, недалеко от вокзала, дорожный знак, обозначающий конец зоны ограничения скорости возле школы

среда, 6 июля 2016 г.

легкости перевода

Я приехал в Берлин, чтобы спиться насмерть. Но я влюбился...
Berlin. I love you!

Днём я впервые в жизни ехала на велосипеде по Херманнштрассе. Это – Нойкёльн, турецкий район Берлина, берлинская Анкара.

Проехала почти всю улицу. Мне надо было свернуть с неё почти в самом её начале, но я проворонила поворот, что было не мудрено.

Пыльно, шумно, жарко, окна и двери нараспашку, оттуда – шум, дым, жаркие запахи мяса, трав и теста, музыка гремит – так же громко и почти такая же, как на базаре в Фергане.

Велосипедной дорожки на Херманнштрассе по большей части нет. По правилам в этом случае ехать следует по краю проезжей части. Можно и по тротуару, но по тротуару не проехать: там столпотворения, столики, стулики и зонтики кафе вперемежку с ящиками, коробками и какими-то конструкциями.

Крайний ряд улицы, естественно, весь запаркованный. Поэтому велосипедисты (и я, и я) едут с правой стороны второго ряда. А в нём, естественно, то периодически остановится машина социальной службы, то доставка чего-нибудь, то даже кто-нибудь опять же припаркуется, потому что на крыши парковаться пока не научились. Тогда мне надо препятствие объезжать, я подаю сигнал левой рукой и машины из третьего ряда уступают место.

Огромные суровые мужики мне уступают – под ярким солнцем, под гремящую музыку и запахи еды, специй и благовоний. В общем, адреналина – через край, но дофамина тоже, потому что музыка бодрит, а водители предупредительные, не нервничают и не сигналят. Едешь на велосипеде, но как на машине. (На Херманнштрассе мне впервые в жизни довелось на велике даже в пробках постоять.)

И вдруг в шум врывается пронзительная песня. Поёт, почти кричит, турок. Он стоит впереди у перекрёстка, на тротуаре, седой и с лысиной, невысокенький, щуплый, в светлом пиджачке. Руки разведены в стороны (на левой болтается пакет), и он потрясает ими, как если бы кого-то о чём-то вопрошал. Может, он и вопрошает в песне, я не понимаю.

Нам загорается красный, я останавливаюсь. Турок, не переставая петь и потрясать, переходит улицу.

Он идёт мимо ждущих нас, на наших глазах. Ему – всё внимание. Кто-то смеётся, кто-то аплодирует.

Рядом со мной останавливает свой велик вьетнамец. Он тоже смотрит вслед певцу, потом оборачивается ко мне и, едва не подмигивая (то есть ведёт себя ну никак не как вьетнамец, которые в Берлине, как везде, крошечные и полностью в своих делах и заботах), говорит: Türkei! Wahr?

Дословно: «Турция! Правда?» Но я чувствую, что на самом деле он думает: «Ну, турок даёт дрозда! Скажи?»

_____________

Если вы хотите меня поддержать – слушайте мои книги.


Это другая улица Нойкёльна – Карла Маркса

понедельник, 4 июля 2016 г.

к себе прибежишь

Год назад, когда стало совсем плохо со спиной, я совсем перестала бегать. Невропатолог сказала, что бегать мне вообще нельзя. И что надо вообще забыть наклоняться, а только приседать, если нужно что-то положить или поднять. Потом инструктор по ЛФК, к которому та же невропатолог предписала обязательно сходить и разучить комплекс упражнений для спины на всю оставшуюся жизнь, сказала наоборот – наклоняться при каждой возможности, растягивать и растягивать мышцы спины.

Я и наклоняюсь, и растягиваю, и хожу на бассейн. И хоть никто не разрешал, я снова побежала.

В Берлине, который просто создан для фитнеса, на который не надо покупать абонемент.

Старт


Овал (условный) беговой дорожки одной длинной стороной тянется вдоль жилых домов и дворов, рядом с противоположной стороной - автобан, естественно, отгороженный высоким шумовым экраном (разрисованным граффити и еще и заросшим плющом).

Прекрасное покрытие, и я бегу, не ощущая, что был перерыв в год.

По той части дорожки, что у автобана, навстречу идет невысокий плотный мужчина, не европеец, в ношенном джинсовом костюме. Когда я ехала в Берлин, когда только собиралась бегать, я переживала: а вдруг (все-таки в Берлине поменялась обстановка) кто-то на дорожке будет ко мне приставать, обижать, может, не стоит в шортах идти, а лучше надеть спортивные штаны. Но уже когда я в Берлине, я ничего не боюсь. И спокойно бегу мимо мужчины, который смотрит на меня все-таки недобрым взглядом.

На дорожке в двух местах написано краской I love you и указаны даты (чтобы не забыть когда именно любили?).

Немцы выгуливают собак, редко – породистых, в основном беспородных.

Мужчины обязательно густо пахнут парфюмом, женщины – стиральным порошком.

На белый чистенький балкончик в геранях выходит столетний немец-огурец и кричит мне Toll! И я понимаю, что не меня оценивает, а то, что я делаю.

Дети идут в школу. Видели бы вы рюкзаки немецких детей, вы бы про наших успокоились.

Обгоняю двоих мальчишек лет семи. Один говорит второму: Bist du langweilig? (Тебе скучно?) Тот, подумав, отрицает: Nein. И тогда первый спрашивает опять: Wie heißt du? (Как тебя зовут?)

Детей я понимаю прекрасно. Взрослых – не так, подростков вообще не понимаю, ни единого слова.

Вот так, с чем-то занятой головой, вдруг опоминаюсь, что бегу уже четвертый километр.

Тогда сворачиваю с дорожки и бегу еще с километр в старую кондитерскую за булками к завтраку. Обязательно в кондитерскую, а не в магазин, потому что в магазине можно отмолчаться, а в кондитерской придётся разговаривать.

Финиш

суббота, 2 июля 2016 г.

первый полдень отпуска

Когда я несколько лет назад написала про Вильнюсский блошиный рынок, мужчина по имени Владимир прислал мне письмо, что настоящий рынок – на горе Тауро, по субботам. С тех пор только сегодня я приехала в Вильнюс в субботу и в такое время, что могла успеть до полудня (потом рынок закрывается). Правда, час стояла в очереди на границе (поезд был на шесть вагонов). Потом провела два ликбеза по пользованию автоматической камерой хранения, тоже время. Потом только пошла к горе по нехоженной раньше улице Миндовга.



Улица такая неширокая, вся тоже в липах (листочки уже начинают блестеть от сладости), центральная, но спальная, какие бывают в больших уютных городах. Мне, в общем, не хотелось торопиться. И когда к дворцу на гору забралась, там уже никого не было. А, может, и не было сегодня рынка (потому что только за полдень перевалило, вряд ли бы люди так быстро все собрались и уехали). А, может, рынка и вообще уже нет.


Была награждена лицезрением женщины, одетой во всё белое, сидевшей на траве с раскрытой книгой, как будто она именно сюда пришла читать. И прекрасным видом на город.