завтра июль

Утром ездила на Сухую в гарантийный отдел ttn.by сдавать свои забарахлившие наушники.

Сдала. Теперь буду ждать решения две недели. А наушники юзать бывшие Ленусины, глухие на одно ухо.

На Сухой – движ. Заканчивается строительство новой станции метро. По улице почти не пройти. Мне рабочие показывали, где идти можно, но я всё равно об шнуры спотыкалась.

На самой станции рабочих тоже много. Может, больше, чем пассажиров.

Какое-то время назад начала здороваться с односельчанином новеньким – мужчиной из соседнего дома. Случайно как-то первый раз получилось, но с тех пор здороваться приходилось каждый раз и это почему-то томило. Я даже старалась, если его видела, другой дорогой пойти. Но так, чтобы он не видел, а то мало ли что подумает. (Я, конечно, задумывалась, почему томительно здороваться, и единственное, что придумала – мне казалось, что мужчина злой.)

А сегодня вечером шла в магазин. Мужчина сидел на лавке у своего подъезда рядом со своим сыном, который плакал, потому что упал со скейта. Мальчик плакал беззвучно, очень горько. Мужчина мальчика утешал. Он говорил ему, конечно, какие-то банальные слова, но он ему на самом деле сочувствовал. Потом он посмотрел на меня, чтобы со мной поздороваться, и я впервые в жизни увидела, как он улыбается.

Другой мужчина утром сегодня в Минске выбросил с балкона собаку, потом дочку, потом выбросился сам.

печальное имя на печальное имя даёт плюс

Впервые в жизни увидела сегодня через окно горихвостку-чернушку. (Горихвостка от слова «гори», но почему-то вспоминается и про горе.)

Из дома увидела, не из пекарни: пекарня пока на цокольном этаже, все окна – ниже уровня асфальта. То есть увидела я её не в городе, а в селе. А птица-то городская.

Она сидела на краю тротуара и держала в клюве лист.

И столько было в её поведении и достоинства, и уверенности, и счастья.

И я подумала: что угодно пусть происходит, что угодно, но я при этом всегда буду красивая.

старик и непонятный

И опять – не знала, надо будет вечером на работу ехать или нет.

Поэтому все предработные дела сделала вчера. Потом сходила в магазин и купила сгущёнки, потому что, хоть и жарко, очень-очень хотела сегодня на завтрак сырников из духовки. И именно не со сметаной, а со сгущёным молоком.

Утром проснулась, намешала теста, поставила сырники в печь, сделала зарядку, после душа позавтракала с неимоверным просто наслаждением и только после этого позвонила в пекарню.

Мне сказали – отдыхайте. Значит я могла ехать на вокзал. Мне нужно было именно на вокзале в два магазина. И ехать, если на работу было не надо, я могла спокойно-спокойно. Я залезла в расписание и увидела, что поезд через десять минут, а следующий аж в без пятнадцати четыре.

Десять минут?! Какое тут спокойствие? Оёй!

Я выключила ноут, надела длинное платье, на голову – бандану, которую мне ТВ подарила (незаменимая вещь летом, если вдруг на голове абы что), а на ноги – кроссовки, потому что ногти не были накрашены.

И побежала, и на поезд успела.

А когда обратно ехала, на Минске-Восточном в вагон зашли помятый мужчина непонятного возраста и крепенький, но старый-престарый дед. Ему было лет сто.

Сели через проход от меня и непонятный сразу вытащил пластиковую бутылку пива и рюмочку, налил, протянул деду. Тот выпил с наслаждением, смачно выдохнул. Непонятный тоже следом выпил, но не наслаждаясь, как будто из нужды.

Если в одном месте оказывается больше одного мужчины, они начинают меряться. И старик начал:

– А ты самогонку гнал? – голос из крепкого деда выходил с колоссальным трудом.

– Пить – да. Гнать – нет, – ответил непонятный.

– А я в партизанах гнал. Ой мноооого. Ох и крепкая была!

Непонятный сказал, что служил в горячих точках и теперь вынужден часто выпивать по вечерам. И хотя до вечера было ещё далеко, снова вытащил бутылку с пивом. Снова наполнил рюмочку и протянул деду. Тот отказался:

– Я уже хмельной. Не хочу, – и добавил: – Я войну писарем отработал в штабе.

Я, конечно, сразу вспомнила Данилу Багрова и поняла, что дед дядьку уделал.

Потом непонятный сказал:

– Мне звонила дочь друга. Он умер от ковида.

– От вируса?

Непонятный кивнул.

– Глупости. Никогда таких болезней не было, чтобы производства останавливать. А теперь на этот вирус всё спихивают. Я помру – тоже скажут от вируса.

Непонятный промолчал.

Когда проехали ещё пару остановок, дед вдруг немножко забеспокоился:

– А этот поезд вообще везде останавливается? Что-то едем- едем, не остановился ни разу.

После следующей остановки поезд встал, отъехав от станции с полкилометра. Женский голос сообщил об остановке по техническим причинам и принёс извинения.

Теперь забеспокоился непонятный.

– Чего стоим?

А старому было хорошо:

– Сидим на мягких креслах, прохладно.

Непонятный сказал:

– Ладно, раз встали – значит пьём.

Он снова выпил. А у старика зазвонил телефон.

– Ну и где ты? – громко, даже мне было хорошо слышно, спросил женский голос не без любви, но с такой интонацией, словно спрашивал «И где ты шляешься?»

– Я в Колодищах. Всё хорошо, скоро приеду, – чуть улыбаясь проскрипел старик, и там положили трубку.

– Дочка звонила? – спросил непонятный.

– Жена.

– Голос такой молодой.

– Это моя вторая жена. Первая памёрла в шестидесятом году.

– А этой сколько лет?

– В это воскресенье было 80. Она меня на 20 лет младше.

Я угадала.

услышал мысли мои

Я думала, что сегодня вечером мне надо будет идти на работу, поэтому вчера после ночной три часика поспала и за дела. Утром проснулась, сразу в пекарню позвонила (уточнить, во сколько именно приходить), а мне Елена Михайловна: «Сегодня отдыхайте. А насчёт завтра я вам позже позвоню». И уже через час примерно позвонила. Я увидела звонок и сразу мысль – придётся всё-таки сегодня выходить, но трубку сняла и услышала: «Завтра тоже отдыхайте».

То есть на работу мне теперь только в субботу вечером.

А у меня все важные дела переделаны. И настоящее лето. И последнюю рабочую смену, наделав выводов из двух предпоследних смен, я рулила обстоятельствами, а не они мной, настроение поэтому прекрасное.

Делали неважные дела.

Была у меня идея покрасить подошвы старых лидских кедиков в серебристый цвет. Краску я купила в цуме по халве, хорошую краску, дорогую. И сегодня не без помощи Ленуси покрасила подошвы, а потом – чтобы краску не оставлять – стул и хватило ещё на табуретку. Теперь у нас одна старенькая и страшненькая, а вторая – гламурная.

Подтвердился вирус у Алёнкиных родителей, Алёнку тоже отправили на больничный. И Огурецкая – симптомная, её отпустили из редакции работать дома.

В пекарне никто не болеет.

Днём было очень жарко (а в голове Брендон Ури бесконечно с I'm dreaming of a white Christmas). Бельё стираное сушила на улице.

Грела заодно на солнышке пальто и пуховик.

А к вечеру поднялся ветер, я побежала всё снимать и лес за спиной так шумел, что было страшно, потом началась гроза. И дождь до сих пор, льёт уже третий, наверное, час.

На ужин ели молодую картошку варёную.

Алкоголь не продают. Но у меня капелька белого грузинского ледяного вина со Светкиного др.

Была. Уже нет ни капельки.

Это в хате у Сергуни Татура (прикольно про пожилого почти дядьку писать «Сергуня») снимала 10 октября 2018 года. Это не Сергуни, конечно, а досергуниных хозяев, а ему самому просто некогда за работой посмотреть, что у него там по стенам висит.
Мне тоже за работой много чего некогда, поэтому я стараюсь вне работы про пекарню не думать вообще.
Мне и другой работы хватает

вспомнить, не вернуть

Комментаторы с никами (абракадабра латиницей) оставляют под моими постами (не самыми читаемыми) мусорные комменты, вежливо просящие перейти по ссылке. Мне по почте приходит уведомление об этих комментариях, я забираюсь в посты, под которыми они оставлены, и убираю мусор.

Происходит это всё чаще и чаще. И если раньше я в выходной в свободный часик садилась и читала накопившиеся письма на немецком, то теперь сажусь и первым делом удаляю комменты.

Сегодня у меня выходной. Я думала, что надо будет на работу, а оказалось не надо. Погода прекрасная, все срочные дела я ещё вчера переделала (потому что думала, что сегодня на работу), у меня остались несрочные, главное из которых – удалить из блога мусор.

Сегодня решила комментарии в блоге отключить. Но очень быстро передумала. Потому что мусорные комменты вежливые товарищи оставляют к постам из разных времён. Я перечитываю их и что-нибудь приятное или важное вспоминаю.

А ещё перечитываю человеческие комментарии. Большинство из них оставлены пользователем «Анонимный», но я почти всегда знаю, кто именно их написал.