мужской день

Утром сегодня в электричке села напротив мужчины, которого часто вижу, он, видимо, на работу ездит откуда-то, что дальше Колодищей. В электричке он смотрится странно, ему больше машина служебная подходит  – представительно одет и в годах. Иногда он ездит, предположу, с коллегой, и они говорят о людях, которых я знаю, но не лично. Я слушаю, что говорят, и мне удивительно, что моё мнение об этих людях (сложившееся из отрывков услышанного и увиденного) – верное. В смысле, оно совпадает с мнением мужчин, которые этих людей знают.

Сегодня представительный мужчина ехал один. Потом к нам (к нему получается) подсела женщина (я так поняла – они односельчане, или одногорожане), они обменялись любезностями и она стала рассказывать, что поменяла работу.

А потом в вагон зашёл какой-то человек и начал жалиться, что болен, инвалид и дайте денег. Я сидела к этому человеку спиной, а представительный мужчина – лицом. И вот он своей собеседнице сообщает: «Умеет же он так ногу выворачивать. А на самом деле абсолютно здоровый. Я его знаю».

Меня, естественно, просто распёрло любопытство, как же там инвалид выворачивает ногу. Но я сдерживалась, потому что мы уже подъезжали к станции. Ещё каких-то парочка секунд, и я могла с полным правом засобираться на выход и посмотреть заодно инвалида.

Так вот ступня его правой ноги была завёрнута внутрь и назад, если представить, что ступня – стрелка компаса, пальцы указывали на зюйд-вест. Инвалид на правую ногу старался не опираться, он её подволакивал. Инвалида этого я в поезде никогда раньше не видела. Люди давали ему деньги охотно.

Поезд остановился, я вышла, инвалид вышел сразу следом за мной. Вслед ему кто-то сказал недовольно: «Иди работай!» Он огрызнулся, несколько шагов ещё прошёл со своей завёрнутостью, а потом ногу вывернул и пошёл, как все, только все – через переход на работу, а он – через пути в магазин.

А когда я уже подходила к редакции, навстречу мне шёл мужчина, седой, с густыми седыми усищами, в очках по-чеховски, а одет, будто в садовом товариществе выскочил в автолавку за хлебом. Он нёс в руках огромную необрамлённую картину, изображающую лежащего на боку сладко спящего смуглого младенца. Учитывая, что ветрище, и грязь, и ещё какой-то снег вдруг насыпал, от чего ещё грязнее, этот огромный голый младенец на ветру родил у меня, конечно, ассоциации с «Солярисом». Нигде больше лучше не написано про любовь к человеку, когда любишь не человека.