Настёна меня сегодня бросила, как птенца из гнезда.
А я с утра волновалась. Как же – первый раз, считайте, в первую смену, работаю в холодном цеху целую смену. Конечно, я очень много знаю и умею, но весь процесс отработать от начала до конца...
И в первую очередь – шоссоны. Которые я от начала до финала делала впервые в жизни сегодня. И которые – самая трудоёмкая наша слойка.
И опять на работе первым делом стукнулась лбом о дверцу шкафчика: оказалось, что я без ключа. Вот всегда, всегда говорю себе: ключ – в карман сумки. Нет, положила вчера в карман джинсов. Сегодня я на работе, а ключ – дома с джинсами.
И пришлось мне работать в своих юникловских брючках. Чёрных!
Но очень довольна тем, как справилась. Хотя всё же для оценок рано. Я заготовки сложила по-своему: сто тридцать три штуки на четыре листа и все листы один на другой поставила в одном углу одной полки. И только завтра будет видно, хорошо это или нет. Потому что до меня делали с кучей листов, кучей плёнки и кучей занятого места.
А ещё мы напекли кучу печенюх из обрезков, которые утилизируются.
Очень хорошо чувствовала себя сегодня вечером. Бодрячком. Удивляет.
И утром проснулась за десять минут до будильника, огурцом.
Перед новым для меня рабочим днём не стрессовала, как обычно (тоже удивляет), потосковала только немножко от того, сколько ещё менять на это своё время.
Я, кстати, сегодня, когда тесто перекатывала, поняла, что в кафе я тосковала. Там была именно тоска, не зелёная даже, а зеленющая. Несмотря на поток людей, возможность общаться... Несмотря на возможность писать в свободные минутки. Я начала писать там новую пьесу и даже неплохо так стартанула, а теперь, когда в пекарне, продолжать опять нет времени. Мыслей миллион, но записывать-то их некогда. Мысли постоянно, они размножаются в голове на работе, как клетки в растущем организме: из одной – две, из двух – четыре. Рождаясь иногда из такого сора...
Вот, например, когда проснулась, из-за мема какого-то вспомнила, что моя беларусская бабушка, если оставалась дома одна, топор ставила у двери в прихожей, и в каждую свободную кровать укладывала чучело. Из одежды собирала. Егор рассказывал, как они с отцом в театр поехали как-то, на оперу, то бишь на последнюю электричку на Борисов не успевали. В итоге ушли, что называется, после второго акта, успели-таки на поезд, приехали. Егор говорит: ложусь в постель, а там уже кто-то лежит. Офигел.
И когда кино смотрели вечерами, какой бы новый мужской персонаж ни появился в кадре, бабушка говорила: «Ціше-ціше, злодзей! Ён яе заб’е!»
Я повеселилась с этих воспоминаний, а потом взгрустнула. Бабушка моя из раскулаченных, во всех врагов видела до самой смерти. Даже в детях собственных, и в нас.
Но эта грусть такая – на жизнь не влияющая.
С работы шла – брючки все в муке. А я ещё коробку тянула из-под миндальной муки. Попробую построить новую «студию». Такую, чтобы можно было переносить.
___________
Если вы хотите меня поддержать – слушайте мои книги.
Комментариев нет:
Отправить комментарий